Насколько велико это отставание и за счёт чего его можно сократить? Об этом «АиФ» рассказал вице-президент фонда «Сколково» Кирилл Каем.
Корр., «АиФ»: Кирилл Владимирович, какие на сегодня у России есть проблемы в разработке новых технологий?
Кирилл Каем: Есть три основные проблемы. Первая – недостаточное число научно-технологических заделов, чтобы производить нужное количество технологий. Что это значит? До внедрения в производство любая технология должна пройти несколько этапов отсева. Процент удачных проектов зависит от отрасли. К примеру, средний процент успеха в биотехнологиях – всего 2-3%. То есть, чтобы два проекта дошли до рынка, должно быть начато около сотни проектов. К сожалению, пока у России нет таких темпов.
Вторая проблема – у нас пока бизнес сам по себе, а наука – сама по себе. В идеале они должны дополнять друг друга. Наука должна помогать бизнесу развиваться, а бизнес – помогать науке финансированием. Самим учёным тяжело искать инвесторов для своих исследований. В этом им нужна помощь специалистов.
— То есть науке не хватает денег?
— Это как раз и есть третья проблема. Я говорю не об уровне господдержки, потому что государство как раз много делает. Но в развитие технологий пока не вкладывается в достаточной мере наш крупный бизнес. В России очень мало меценатов и фондов, которые готовы инвестировать в п¬роекты на ранней стадии. Исторически так сложилось, что в 1990-е и 2000-е наш средний бизнес рос вокруг торговли, финансовых сделок и уже потом начинал концентрироваться на реальном производстве. Только сейчас к предпринимателям начинает приходить понимание: чтобы их производство успешно развивалось и конкурировало с западной продукцией, нужны новые технологии. Думаю, решение этой задачи – дело ближайшего будущего.
— Насколько быстро можно компенсировать наше технологическое отставание?
— Здесь всё очень сильно зависит от конкретной индуст¬рии. Китай, совершивший за 20 лет ошеломляющий технологический рывок, в разных отраслях использовал разную стратегию. Скажем, в производстве программного обеспечения китайцы достаточно жёстко нарушали патентные права и копировали чужие технологии. Потом они зарабатывали деньги на продаже недорогих качественных копий и покупали уже саму компанию, продукцию которой копировали.
В более наукоёмких отраслях они поступали хитрее. Власти Поднебесной не возражали, чтобы китайские учёные уезжали за рубеж и делали на Западе карьеру, руководили западными научными лабораториями. Но в последние 10 лет китайцы серьёзно увеличили финансирование на собственную науку, открыли множество новых научных центров. Учёным из КНР, долгие годы работавшим в Стэнфорде, Гарварде и т. д., предложили очень хорошие условия, чтобы они вернулись назад. Благодаря этому из-за границы вернулось множество специалистов, которые в короткие сроки серьёзно продвинули проекты в родных отраслях. К примеру, в биологии и молекулярной генетике такая стратегия позволила Китаю выйти на первое место в мире, хотя раньше считалось, что США – безальтернативный лидер в этой отрасли на много лет вперёд.
— В России это сработает?
— Россия достаточно быстро может преодолеть отставание в IT и других отраслях, связанных с математикой. Мы традиционно в этом сильны и вполне способны перескочить через несколько ступеней развития. К примеру, сейчас в широкий обиход входят 3D-принтеры. Что это такое? Приведу конкретный пример форсунки для двигателя. Если делать изделие на классическом станке, то для его производства нужно в среднем около 90 деталей. Каждая из них создаётся с некоторой возможностью ошибки. 3D принтер будет печатать всего две детали. То есть мы имеем преимущество в скорости, надёжности, безопасности. Так постепенно будет снижаться актуальность технического перевооружения производственной базы классических станков – они уже устаревают.
В биотехнологиях отставание отыгрывается за более долгие сроки – здесь требуются длительные клинические исследования. У нас хорошие клеточные, молекулярные биологи, но многие из них работают не в России. Чтобы их возвращать, нужны деньги, как в Китае. Именно в этой области нужны мощная господдержка, разработка госпрограмм для возвращения наших учёных и создания новейших научных лабораторий.
— А как сейчас дела обстоят с атомными технологиями, в которых мы традиционно были лидерами? После ряда катастроф многие страны стали отказываться от атомной энергии. Есть ли у неё будущее?
— Сколько бы ни говорили о рисках, которые она несёт, пока альтернативы нет. Мировая потребность в энергии растёт, и человечеству приходится выбирать, по сути, из нескольких зол: практически любое получение энергии – это разрушающий процесс. Или сжигаем нефть, газ, уголь и загрязняем атмосферу, или строим гидроэлектро¬станции, которые сильно влияют на окружающую среду, или принимаем риски, связанные с атомной энергетикой.
Конечно, во многих странах бурно развиваются проекты нетрадиционных источников энергии – ветряки, солнечные батареи. Но по своей мощности они пока далеки от атомной энергетики.
Нужно понимать, что страшилки, связанные с атомом, пришли из 80-х гг. прошлого века. Все эти годы технологии совершенствовались, причём и с точки зрения безопасности, и в плане расширения возможностей применения этого вида энергии. Сейчас речь уже идёт о том, что источники атомной энергии станут более компактными и мы сможем использовать «мирный атом» в бытовых процессах. И если, скажем, автомобили на ядерных двигателях – это пока чересчур, то реактор размером с локомотив для железных дорог вполне реален в недалёком будущем.